Неточные совпадения
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а
с головы матери на спину ее красиво
стекали золотыми ручьями лунные
волосы.
Это был маленький человечек, неопределенного возраста, лысоватый, жиденькие серые
волосы зачесаны
с висков на макушку, на тяжелом, красноватом носу дымчатое пенсне, за
стеклами его мутноватые, печальные глаза, личико густо расписано красными жилками, украшено острой французской бородкой и усами, воинственно закрученными в стрелку.
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых
волос, и от плоской серенькой фигурки человека
с глазами из
стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Цвет глаз и
волос до бесконечности разнообразен: есть совершенные брюнетки, то есть
с черными как смоль
волосами и глазами, и в то же время
с необыкновенною белизной и ярким румянцем; потом следуют каштановые
волосы, и все-таки белое лицо, и, наконец, те нежные лица — фарфоровой белизны,
с тонкою прозрачною кожею,
с легким розовым румянцем, окаймленные льняными кудрями, нежные и хрупкие создания
с лебединою шеей,
с неуловимою грацией в позе и движениях,
с горделивою стыдливостью в прозрачных и чистых, как
стекло, и лучистых глазах.
Сам он впился глазом в замочную скважину и тихо,
с наслаждением шпионит за классом, стараясь только, чтобы торчащий над его лбом хохолок
волос не показался в дверном
стекле.
На дворе стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду —
стекла окна, хорошо осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим огнем. Шелковая головка, прикрыв
волосы бабушки, блестит, точно кованая, темное платье шевелится, струится
с плеч, расстилаясь по полу.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь
стекла, облитые дождем; на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою;
с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые
волосы, платок все время спадал
с головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Однажды он меня страшно удивил: подошел ко мне, ласково улыбаясь, но вдруг сбил
с меня шапку и схватил за
волосы. Мы стали драться,
с галереи он втолкнул меня в лавку и все старался повалить на большие киоты, стоявшие на полу, — если бы это удалось ему, я перебил бы
стекла, поломал резьбу и, вероятно, поцарапал бы дорогие иконы. Он был очень слаб, и мне удалось одолеть его, но тогда, к великому изумлению моему, бородатый мужчина горько заплакал, сидя на полу и вытирая разбитый нос.
Во время этого сна, по
стеклам что-то слегка стукнуло раз-другой, еще и еще. Долинский проснулся, отвел рукою разметавшиеся
волосы и взглянул в окно. Высокая женщина, в легком белом платье и коричневой соломенной шляпе, стояла перед окном, подняв кверху руку
с зонтиком, ручкой которого она только стучала в верхнее
стекло окна. Это не была золотистая головка Доры — это было хорошенькое, оживленное личико
с черными, умными глазками и французским носиком. Одним словом, это была Вера Сергеевна.
Почему-то представляются длинные утопленнические
волосы,
с которых
стекает вода, неведомые страшные лица шевелят толстыми губами… уж не бредит ли и он?
Она снова ушла в свое холодное гнездышко… Не забуду я вовек этой головы, этих неподвижных глаз
с их глубоким и погасшим взором, этих темных рассыпанных
волос на бледном
стекле окна, самого этого серенького тесного платья, под каждой складкой которого еще билась такая молодая, горячая жизнь!
Илья со спутанными
волосами,
с бледным лицом и вздернутою рубахой, оглядывал комнату, как будто старался вспомнить, где он. Дворник подбирал осколки
стекол и утыкал в окно полушубок, чтобы не дуло. Староста опять сел за свою чашку.
Пред ним, по пояс в воде, стояла Варенька, наклонив голову, выжимая руками мокрые
волосы. Её тело — розовое от холода и лучей солнца, и на нём блестели капли воды, как серебряная чешуя. Они, медленно
стекая по её плечам и груди, падали в воду, и перед тем как упасть, каждая капля долго блестела на солнце, как будто ей не хотелось расстаться
с телом, омытым ею. И из
волос её лилась вода, проходя между розовых пальцев девушки, лилась
с нежным, ласкающим ухо звуком.
Александра Михайловна думала так, а сама потихоньку косилась на свое отражение в зеркальных
стеклах магазинов; у нее красивое лицо,
с мягкими и густыми русыми
волосами, красивая фигура. Если бы затянуться в корсет, надеть изящную розовую кофточку, на нее заглядывались бы мужчины.
Вдруг — треск и раскатывающийся звон разбитого
стекла. У входа, в дверях, стоял Спирька. Рубашка была запачкана грязью, ворот
с перламутровыми пуговками оборван,
волосы взлохмачены, а в каждой руке он держал по кирпичине. Одна за другою обе полетели в окна. Звон и грохот. Ребята растерялись. А Спирька в пьяном исступлении хватал кирпич за кирпичом из кучи, наваленной для ремонта прямо за дверью, и метал в окна.
За спущенной сторой бился о
стекло и жужжал шмель. Софья Петровна глядела на ниточки, слушала шмеля и представляла себе, как она едет… Vis-а-vis день и ночь сидит Ильин, не сводящий
с нее глаз, злой на свое бессилие и бледный от душевной боли. Он величает себя развратным мальчишкой, бранит ее, рвет у себя
волосы на голове, но, дождавшись темноты и, улучив время, когда пассажиры засыпают или выходят на станцию, падает перед ней на колени и сжимает ей ноги, как тогда у скамьи…
Вид у него был точь-в-точь как воображал Заплатин, идя к Щелокову по Юшкову переулку. Он еще поприпух в лице, брился начисто по английской моде,
с заметным брюшком, одетый в заграничный сьют при темно — красном галстухе. Рыжеватые
волосы на голове
с приподнятым"коком"были плотно острижены. Тревожные карие глаза искрились из-за
стекол pince-nez. Толстоватые губы раскрывались часто в усмешку, в которой было больше самодовольства, чем дружеского привета.